И Намор - В третью стражу [СИ]
— Скажи, Петер, — она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с мужем было маленькое поместье, или к примеру в Старой Загоре, там она любила бывать как раз весной. — Скажи, Петер, я тебе кто?
— Ты? — Петр Таблиц, которого она звала на немецкий манер Петером, был обескуражен. — Ты... — ну, не сказать же, что она просто подстилка, в данный момент – его? — Ты самая красивая женщина, которую я знаю. — Нашелся он.
— Вот как? — Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase[6] даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым, и только тогда задала следующий вопрос:
— Так ты извращенец, Петер? — Ее голос не дрожал, а на губах — Кейт знала это наверняка – блуждала сейчас рассеянная улыбка.
— Извращенец? — Опешил Таблиц.
— Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, — она употребила уличное французское словечко "régulière[7]". — И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?
— Так...
— Остается одно – ты извращенец.
— Я тебя не понимаю, — улыбнулся ей Питер. Этот, nabus[8] славянский, знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.
"Нравилась, — поправила себя Кейт. — Но больше не нравится!"
— Я тебя...
— А что здесь понимать? — Сделала удивленные глаза Кейт. Обычно это ей удавалось как мало кому. Хотелось думать, что способность эта не оставила ее и сейчас, когда от злости и обиды разрывается сердце. — Ты завел себе грязную Luder[9], и смеешь спрашивать, почему я называю тебя извращенцем? — Взлет бровей, ирония в глазах, полуулыбка, скользящая по полным губам.
— Тут уж одно из двух, Питер. — Назидательное движение руки с дымящейся сигаретой. — Или я для тебя недостаточно хороша, или ты извращенец...
– Nique ta mere[10]!
"Даже так? О-ля-ля! Да что за день сегодня такой?! Пятница тринадцатое?"
— Что ты сказал?
– Mach nich so'n Gedцns[11]! — Он тоже достал сигареты, на челюстях явственно ходили желваки.
— Вот ты как со мной заговорил... — Задумчиво, чуть обиженно... "Но каков подлец!" — И почему же ты решил, мой сладкий, что имеешь право со мной так говорить?
— Да потому что я деру тебя уже месяц, милая, — оскалился Петр. — Ты шлюха, Кейт, красивая шлюха, и я тебя имел, как хотел...
— Стоп!
Он даже вздрогнул, ошалело глядя на женщину, словно она, как в сказке, превратилась вдруг в волка или еще в какое чудовище, что, в некотором смысле, недалеко от истины. Только-только перед ним была его любовница, красивая, взбалмошная, но, в общем-то, хорошо понятная женщина. а тут... "Баронесса!" Да таких "баронесс" в Европе... рыщущих денег и выгодных связей... Но много ли из них умеет так говорить и так смотреть?.
— Что? — попытался огрызнутся Таблиц.
— То, что слышал. — Кейт встала со стула, на котором до сих пор сидела, и сделала шаг по направлению к Петру.
— Ты, — ее палец уперся ему куда-то между глаз, словно она выцеливала своего – теперь уже точно бывшего – любовника из охотничьего ружья.
— Думал, — второй шаг.
— Что я, — еще шаг, заставивший Петра попятиться.
— Из этих? Глупышка... Я Кайзерина Эдле фон Лангенфельд Кински баронесса Альбедиль-Николова!
— А ты, Петр Таблиц, — сейчас она произнесла его имя почти правильно, что было несложно для женщины, говорящей помимо немецкого и французского, еще и на венгерском и на паре славянских языков: словенском и сербско-хорватском.
— Ты грязная славянская свинья! И труп.
— Что? — уже побледнев, выдавил Таблиц.
— Ты мертвец, crapaud[12]. — Улыбнулась Кейт. — Мой муж, барон Альбедиль-Николов, старик, и ему нет дела, перед кем я раздвигаю ноги. Но мои гайдуки... Ты слышал о болгарских гайдуках, Петр? Если я отдам приказ, а я его отдам, ты будешь умирать долго и некрасиво. Именно это с тобой и случиться, милый. — Создавалось впечатление, что ее слова обладают физической силой, так его сейчас корежило и мотало.
"Не обделался бы со страху...", мелькнула у Кейт мысль, но факт остается фактом, она умудрилась сломать этого гонористого мужичка, быстрее чем такое вот дерьмо справилось бы с сопротивляющейся девушкой. — Какой стыд... Господи, и с этим ничтожеством я трахалась?!"
— Ты знаешь, мы болгары... — это она продолжала "нагнетать", с таким же основанием Кейт могла причислить себя к зулусам, она и говорить-то по-болгарски как следует не умела, но что с того? — Мы болгары, многому научились у турков – наших исконных врагов, а гайдуки...
Честно говоря, она смутно представляла, кто это – гайдуки. Что-то такое, кажется, было в Венгрии, и, может быть, даже в России. Но по поводу России Кайзерина уверена не была. А у них в болгарском имении – что к северу от Софии – действительно жил дедок, который когда-то, вроде бы, был гайдуком. Но и тут она вовсе не была уверена, что говорит о том, в чем разбирается.
— Я...
"Господи Иисусе! "
- Пшел вон...
И это мужчина, с которым она... Впрочем, все было совсем не страшно. Во всяком случае, теперь. Злость вдруг исчезла, и Кайзерина посмотрела на ситуацию другими глазами. В конце концов, получилось даже хорошо, хотя, видит бог, она этого не планировала. Но что сложилось, то сложилось: свою порцию удовольствий она от этого кобелишки все-таки получила, а остальное... Ну что ж, его бумаги наверняка стоят не пару грошей, и Кайзерина будет последней, кого заподозрит чешская контрразведка, если даже когда-нибудь и выяснится, что со Зброевки[13] на сторону утекла строго конфиденциальная и крайне интересная информация.
"Ну и кто кого поимел?!"
Из газет:
Итало-эфиопский конфликт. АНГЛИЙСКИЙ ДЕМАРШ о взаимопомощи В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ. Переговоры, предпринятые Лондоном имеют целью выяснение намерений средиземноморских держав в случае расширения санкций
БАНДИТЫ НА АВТОМОБИЛЕ Действуют в Сен-Дени С револьвером в руке они атаковали машину одного завода с директором и кассиршей внутри Они ранили последнюю и похитили 70,000 франков.
ВО ФРАНЦИИ НАПРАШИВАЕТСЯ ВЫБОР: ИЛИ ЛАВАЛЬ ИЛИ МИР!
(2)
Rule, Britannia! Britannia, rule the waves:
Britons never shall be slaves
(Правь, Британия! Британия, правь волнами: Британцы никогда не будут рабами)
Плотно зашторенные окна скрывали от собравшихся в кабинете людей дождь. Всё как всегда. Холодный зимний дождь, если зима, или холодный летний – если лето. Но декабрь – это зима, не так ли, джентльмены?
— Как дела, Майкл? — вежливо кивнул головой гладко выбритый молодой человек с зачёсанными назад волосами.
— Благодарю вас, Рэндольф, — ответил Гринвуд, — жаловаться не на что.
— Как здоровье вашего отца, дорогой Рэндольф? — поинтересовался сэр Энтони, — Надеюсь, испанский климат идёт ему на пользу?
— В последнем письме он писал, что чувствует себя великолепно, — подтвердил молодой джентльмен, — Барселона очень красивый город, хотя, по его мнению, несколько шумный.
"Интересно, а в Барселоне тоже идет дождь?"
— Не забудьте передать ему мои наилучшие пожелания, — широко улыбнулся майор.
— Разумеется, сэр Энтони. Сразу, как только он вернётся в Англию. Если вы не возражаете, джентльмены, я вас оставлю. — Рэндольф встал, поклонился и, четко повернувшись через левое плечо, ушел по коридору.
Майор секунду смотрел ему вслед, потом коротко взглянул на Гринвуда, и вернулся к своему чаю. Размешал ложечкой сахар в чашке – сначала против, а затем по часовой стрелке, и снова поднял взгляд на собеседника.
— По моему мнению, дорогой Майкл, вы пишете лучше, чем ваш Итонский однокашник, — сэр Энтони развернул на столике газету, — ваша статья о разочаровании английской молодёжи в политике Британии наводит на интересные мысли. "Студенты британских университетов, — процитировал он, — стали рассуждать не о том, падёт ли капитализм, а о том, когда и как это произойдёт". Вы действительно считаете, что нынешний Кембридж стал рассадником коммунизма?
Вряд ли сэра Энтони действительно беспокоил этот вопрос. Скорее, он просто выбрал очередную тему для дискуссии. С тем же успехом это могла быть дискуссия на тему "Что важнее: философия Маркса и Спенсера или сеть магазинов Маркс и Спенсер". И, разумеется, это не было шуткой. В худшем случае, это была гимнастика ума, но, возможно, и гораздо больше, как и случилось во время дискуссии, возникшей как бы совершенно случайно в клубе на прошлой неделе. Ведь при всей абсурдности темы – аргументы в споре должны были быть настоящими – честная игра превыше всего. Кажется, в конце концов, победу одержали магазины – точно в соответствии с соображениями Маркса о примате бытия над сознанием и Спенсера о социальном дарвинизме.
